Entries by category: транспорт
Category was added automatically. Read all entries about "транспорт".
В советские времена зимы были может быть не снежней, но холодней. В январе-феврале совсем не редкость были температуры ниже 10-15 градусов Цельсия. Я про Москву конечно. В Тюмени скажем было ещё холодней. Но -20, -25, даже -30 не было основанием ни для прекращения школьных занятий и работы предприятий города. Ни для детских многочасовых прогулок. Мы тогда не сидели над гаджетом – его не было, мы катались с горки или просто шлялись по Тимирязевским полям.
( Read more...Collapse )
( Read more...Collapse )
В 1984-м, летом, в знойном августе после военных сборов решил я съездить в поле(в экспедицию).
Тем более, было на что - у меня накопилось примерно 200 рублей, которые мне выплатил институт за изобретения и студенческую исследовательскую работу - это за год конечно.
В общаге сидел мой друг Леонид Васиьевич Ширяев.
( Read more...Collapse )
Тем более, было на что - у меня накопилось примерно 200 рублей, которые мне выплатил институт за изобретения и студенческую исследовательскую работу - это за год конечно.
В общаге сидел мой друг Леонид Васиьевич Ширяев.
( Read more...Collapse )
Поздняя осень, державная старость,
Дождь и дороги из глины и браги,
Зубчатый лес, гонор, слабость, усталость,
Линии кокса на жёлтой бумаге,
Сбиты столбы, статуи и фонари,
Всё утонуло в грязи перед стужей,
Выйди из поезда, шмаль покури,
Всё, Украине больше не нужен...
Дождь и дороги из глины и браги,
Зубчатый лес, гонор, слабость, усталость,
Линии кокса на жёлтой бумаге,
Сбиты столбы, статуи и фонари,
Всё утонуло в грязи перед стужей,
Выйди из поезда, шмаль покури,
Всё, Украине больше не нужен...
Поздняя осень, державная старость,
Дождь и дороги из глины и браги,
Зубчатый лес, гонор, слабость, усталость,
Бледные строки на жёлтой бумаге,
Сбиты столбы, статуи и фонари,
Всё утонуло в грязи перед стужей,
Выйди из поезда, шмаль покури,
Всё, Белоруссии больше не нужен...
Дождь и дороги из глины и браги,
Зубчатый лес, гонор, слабость, усталость,
Бледные строки на жёлтой бумаге,
Сбиты столбы, статуи и фонари,
Всё утонуло в грязи перед стужей,
Выйди из поезда, шмаль покури,
Всё, Белоруссии больше не нужен...
Я сочиняю просто так, без пользы,
Без жажды славы, денег, без надежды,
Пишу как еду, я - трамвай на рельсах,
Скрипящий по дороге снежной
По расписанию? Скорее по призванию,
Вот как-то в марте понял: я - трамвай,
С тех пор маршрутом стала мания,
А результатом - полуношный лай
И вой моей души немытой,
Бомжовой скажем так души,
Писать ведь - нарываться на обиды,
Втыкать в нутро перо, карандаши,
Что говорить, без стимуляторов так сложно
Извлечь из тела этого телесный вой,
Я продолжаю жаждать невозможного,
И не дружу я с трезвой головой!
Без жажды славы, денег, без надежды,
Пишу как еду, я - трамвай на рельсах,
Скрипящий по дороге снежной
По расписанию? Скорее по призванию,
Вот как-то в марте понял: я - трамвай,
С тех пор маршрутом стала мания,
А результатом - полуношный лай
И вой моей души немытой,
Бомжовой скажем так души,
Писать ведь - нарываться на обиды,
Втыкать в нутро перо, карандаши,
Что говорить, без стимуляторов так сложно
Извлечь из тела этого телесный вой,
Я продолжаю жаждать невозможного,
И не дружу я с трезвой головой!
Очарование провинциального вокзала,
Который был когда-то словно порт
И люди золочёными глазами
Смотрели на него из окон
Поезда, идущего в парижи,
А их самих стслеживали люди,
Смотрящие на внешний мир угрюмо,
Ждущие своих жэдэ колёс,
И все там будем - мне так кажется,
Что жизнь есть ожидание на лавках,
И чтение неспешное газет,
В которых всё - а новостей уж нет
И проходящие товарные составы,
И скорые идущие всё мимо поезда,
А ты сидишь на деревяшке старой
И ждёшь, когда появится звезда,
И вдруг подъедет поезд пассажирский
И проводница крикнет - быстро, черти,
И побежишь, таща билет и чемоданы,
Навстречу этой самой страшной смерти.
Который был когда-то словно порт
И люди золочёными глазами
Смотрели на него из окон
Поезда, идущего в парижи,
А их самих стслеживали люди,
Смотрящие на внешний мир угрюмо,
Ждущие своих жэдэ колёс,
И все там будем - мне так кажется,
Что жизнь есть ожидание на лавках,
И чтение неспешное газет,
В которых всё - а новостей уж нет
И проходящие товарные составы,
И скорые идущие всё мимо поезда,
А ты сидишь на деревяшке старой
И ждёшь, когда появится звезда,
И вдруг подъедет поезд пассажирский
И проводница крикнет - быстро, черти,
И побежишь, таща билет и чемоданы,
Навстречу этой самой страшной смерти.
Хочется написать рассказ про один день из той весны. В течение которого я последовательно общался и с евреем-диссидентом, и с его братом-коммунистом. И с сыном этого коммуниста. Ну и с гопниками на берегу Москвы-реки. в Коломенском.
Такая ретроперспектива, срез советского общества конца эпохи Брежнева...
Получилось в стихах:
Мама сказала - едем в гости
С твоим отцом, тобой и братом.
Далеко? Нет, недалече, поговорим
И едем вновь обратно.
Я надел курточку, был месяц май,
Тогда в мае было ещё холодно,
И на земле был видно рай,
Мне было семнадцать лет,
И я ещё не растопил своё олово
Мы ехали на автобусе, мама
Злилась, потому что папа
Предвкушал выпить
А я видел ву окнах автобуса
Будущее лето и радовался
Виденному
Дом, куда мы ехали, был
Серого силикатного кирпичу,
Я поднялись на пятый этаж
На стареньком лифте
И я думал: чего я хочу?
Мороженного или поцеловать
Девочку с мордочкой
Лисьей
Тут я недавно познакомился
С одной, но вот с поцелуями
было плохо, поэтому я не замечал
Ни мир чудной, ни вообще, дорогу
Приехали, зашли в квартиру,
Там было пыльно и плохо,
Родители с младшим братом
Сели за стол, поговорить трохи,
А я с сыном хозяина
Уединился в его комнате,
Он показывал мне окаменелости,
Найденные им в Коломенском
Я загорелся найти трилобита,
Мы с мальчиком собрались
И вышли, и пошли пешком
К остановке автобуса
А в Москве майской густо
Цвели вишни, было так сладко
От их запаха где-то,
Что я даже не помню
Как мы мчались кометой,
Просто помню, что оказались
Мы у храма, а там там пёрла
Тустая толпа хама
И нас с Витьей тут же
Поставили вниз рожей,
Обшарив карманы,
Ну что там взять, Боже?
Пару раз ёбнули кулаком
В морду, и тут пацанов
Отогнал их глава
30 лет, завхулиганком,
Остался синяк под глазом,
Порванный обшлаг курточки,
Но мы всё равно пошли
Вниз, играть в свои дурочки
нашли кое-какие окаменелости,
Но пришли слишком рано:
Надо было дождаться конца лета,
Когда осыпь размывает вода из московской раны
Приехав назад я обнаружил
Недовольную маму, пьяного папу,
Спящего на диване брата,
Оказывается папу пригласили
С семьёй чтобы продемонстрировать
Младшему брату хозяина то,что
Не все умные люди страны
Хотят эмигрировать на хуй
Младший брат обиделся,
Стал кричать, что большевики иуды,
Что Гитлер - освободитель,
И этого не понимают лишь русские люди
Потому что сами себе вредители,
И крикнул жене, Пошли, Нина!
Тут все видимо осведомитили кагэбе,
И жрут свинину.
Вот так вот я увидел и весну мира,
И одновременно его глубокую осень,
И наци, воспитанных в истинной вере,
И тех, кто Россию хотел бросить
И был славный год наступающей Олимпиады,
И был это год введения войск в Ад,
Я не хочу воспоминания эти забросить,
Потому что я русский солдат.
Не солдат наверно, поэт...Но солдат тоже: я давал присягу. И получил звание.
Получилось?
Такая ретроперспектива, срез советского общества конца эпохи Брежнева...
Получилось в стихах:
Мама сказала - едем в гости
С твоим отцом, тобой и братом.
Далеко? Нет, недалече, поговорим
И едем вновь обратно.
Я надел курточку, был месяц май,
Тогда в мае было ещё холодно,
И на земле был видно рай,
Мне было семнадцать лет,
И я ещё не растопил своё олово
Мы ехали на автобусе, мама
Злилась, потому что папа
Предвкушал выпить
А я видел ву окнах автобуса
Будущее лето и радовался
Виденному
Дом, куда мы ехали, был
Серого силикатного кирпичу,
Я поднялись на пятый этаж
На стареньком лифте
И я думал: чего я хочу?
Мороженного или поцеловать
Девочку с мордочкой
Лисьей
Тут я недавно познакомился
С одной, но вот с поцелуями
было плохо, поэтому я не замечал
Ни мир чудной, ни вообще, дорогу
Приехали, зашли в квартиру,
Там было пыльно и плохо,
Родители с младшим братом
Сели за стол, поговорить трохи,
А я с сыном хозяина
Уединился в его комнате,
Он показывал мне окаменелости,
Найденные им в Коломенском
Я загорелся найти трилобита,
Мы с мальчиком собрались
И вышли, и пошли пешком
К остановке автобуса
А в Москве майской густо
Цвели вишни, было так сладко
От их запаха где-то,
Что я даже не помню
Как мы мчались кометой,
Просто помню, что оказались
Мы у храма, а там там пёрла
Тустая толпа хама
И нас с Витьей тут же
Поставили вниз рожей,
Обшарив карманы,
Ну что там взять, Боже?
Пару раз ёбнули кулаком
В морду, и тут пацанов
Отогнал их глава
30 лет, завхулиганком,
Остался синяк под глазом,
Порванный обшлаг курточки,
Но мы всё равно пошли
Вниз, играть в свои дурочки
нашли кое-какие окаменелости,
Но пришли слишком рано:
Надо было дождаться конца лета,
Когда осыпь размывает вода из московской раны
Приехав назад я обнаружил
Недовольную маму, пьяного папу,
Спящего на диване брата,
Оказывается папу пригласили
С семьёй чтобы продемонстрировать
Младшему брату хозяина то,что
Не все умные люди страны
Хотят эмигрировать на хуй
Младший брат обиделся,
Стал кричать, что большевики иуды,
Что Гитлер - освободитель,
И этого не понимают лишь русские люди
Потому что сами себе вредители,
И крикнул жене, Пошли, Нина!
Тут все видимо осведомитили кагэбе,
И жрут свинину.
Вот так вот я увидел и весну мира,
И одновременно его глубокую осень,
И наци, воспитанных в истинной вере,
И тех, кто Россию хотел бросить
И был славный год наступающей Олимпиады,
И был это год введения войск в Ад,
Я не хочу воспоминания эти забросить,
Потому что я русский солдат.
Не солдат наверно, поэт...Но солдат тоже: я давал присягу. И получил звание.
Получилось?
Ранние воспоминания о Москве у меня связаны с общественным транспортом. Молодые родители по утрам везли меня в детский сад. В то время тоже были определённые трудности с этим. Думаю, связано это было с резким увеличением и площади, и численности населения в 60-е годы прошлого века – Москва стала большой. Очень забавно вспоминать, что площади за окружной железной дорогой только ещё застраивались и были в некоторых местах буквально пустыми, бывшими совхозными полями. Вспоминаются дороги между огромных заснеженных полей, по которым на автобусе еду я с родителями. Дом от дома в нескольких сотнях метров. Во многих местах идёт стройка, осенью – грязь по колено и доски поверх неё – для прохода к остановке.
Ну и если сейчас ругают пробки, то тогда ругали переполненные автобусы и троллейбусы. В час пик люди буквально висели снаружи – на лесенках троллейбусных. Помню, мы с мамой едем внутри, а папа снаружи. И мне боязно, что он упадёт.
Помнится очень хорошо метро. Старые вагоны, они, по-моему ещё встречаются на «голубой» ветке. Несколько лет назад я их ещё видел. У них этакая стилизация под резные из дерева панели внутри. Так что первое воспоминание от Москвы – чернота за окном вагона метро.
( Read more...Collapse )
Ну и если сейчас ругают пробки, то тогда ругали переполненные автобусы и троллейбусы. В час пик люди буквально висели снаружи – на лесенках троллейбусных. Помню, мы с мамой едем внутри, а папа снаружи. И мне боязно, что он упадёт.
Помнится очень хорошо метро. Старые вагоны, они, по-моему ещё встречаются на «голубой» ветке. Несколько лет назад я их ещё видел. У них этакая стилизация под резные из дерева панели внутри. Так что первое воспоминание от Москвы – чернота за окном вагона метро.
( Read more...Collapse )
На улице гнусно – весна
Март месяц, текут и рыдают сугробы
Замёрзнут к утру
Эти лужи и чтобы
Не сметь поскользнуться
Кирпичную крошку
Суёт нам под ноги таджик
А ножиком вжик
Пролетают железные дроги
Опухнув со сна
Едет офисный мальчик служить
Негодяям-заразам
В контору, где реформируют жизнь
Угольной отрасли
Прямо всей сразу
Быть или не быть
Что, закрыть по указу?
Иль погодить?
Шахтёров – переучить
На гувернанток и секретуток очкастых
И главное, пить запретить
По царёву приказу
А городок где-то вдали
В замкадье, притих и не спит
Ожидая решения свыше
И наверное, также бежит
Ручеёк с прохудившейся крыши
Рабочего общежитья
Иль, что там пишут?
Уж там некому жить?
И не слышно
Мотоцикла, который жужжит
Мухою, проезжая на пасху
По просёлку, где лужи свежи
И сидит на нём, не надев каску
Последний из городка житель
Ожидая указа
Как ему жить?
Март месяц, текут и рыдают сугробы
Замёрзнут к утру
Эти лужи и чтобы
Не сметь поскользнуться
Кирпичную крошку
Суёт нам под ноги таджик
А ножиком вжик
Пролетают железные дроги
Опухнув со сна
Едет офисный мальчик служить
Негодяям-заразам
В контору, где реформируют жизнь
Угольной отрасли
Прямо всей сразу
Быть или не быть
Что, закрыть по указу?
Иль погодить?
Шахтёров – переучить
На гувернанток и секретуток очкастых
И главное, пить запретить
По царёву приказу
А городок где-то вдали
В замкадье, притих и не спит
Ожидая решения свыше
И наверное, также бежит
Ручеёк с прохудившейся крыши
Рабочего общежитья
Иль, что там пишут?
Уж там некому жить?
И не слышно
Мотоцикла, который жужжит
Мухою, проезжая на пасху
По просёлку, где лужи свежи
И сидит на нём, не надев каску
Последний из городка житель
Ожидая указа
Как ему жить?
На просторах Родины осень,
Собирание последних колосьев,
Подметание вагонов и складов,
И рыдания: зачем мол так надо?
Осень - это обычное дело,
Всё, что плодоносило, то уж поспело,
Ну и собрано, срезано сталью,
Ну а после - как жаль!
Впереди ждёт зима и метели,
Снег, тюрьма, и зелёные ели,
Лагерь, чей-то донос и темница,
После праздника - штрафная больница,
Но я думаю нету печали,
Просто мы уж весну позабыли,
Нет, продержимся, на хлебе и сале,
Чесноке и конечно же кильке.
Собирание последних колосьев,
Подметание вагонов и складов,
И рыдания: зачем мол так надо?
Осень - это обычное дело,
Всё, что плодоносило, то уж поспело,
Ну и собрано, срезано сталью,
Ну а после - как жаль!
Впереди ждёт зима и метели,
Снег, тюрьма, и зелёные ели,
Лагерь, чей-то донос и темница,
После праздника - штрафная больница,
Но я думаю нету печали,
Просто мы уж весну позабыли,
Нет, продержимся, на хлебе и сале,
Чесноке и конечно же кильке.
Comments
Наверно по аналогии с представительной демократией?