Не берусь судить ни Антона Ивановича, искренне пытавшегося восстановить привычную ему жизнь, ни тех, кто пошёл за ним...
Я буду писать только за моих родственников, оказавшихся к этому времени в зоне контроля доблестной белой армии, но не желавших подчиняться необходимости участвовать в братоубийственной войне.
Казаки села Северное, ранее демобилизованные с Персидского фронта, с боем пробившиеся сквозь враждебную Грузию в Россию, не желали более воевать.
Сохранив оружие они считали свою станицу самодостаточным миром и не очень понимали необходимость битвы с рязанским мужичком за усопшего к тому времени Государя.На сходке они решили более не поднимать сабельки ни за кого, лишь за собственный живот, да свои семьи, да за своё добро. Да ни тут та было!
Антон Ивныч решил их мобилизовать, хоть и насильственно, для спасения Святой Руси.Несчастный не понимал, что эта Русь уже мертва.
На призыв к мобилизации казаки не ответили. На приезд мобилизационной комиссии, забравшей несколько десятков казачков ответили тем, что разбежались по дороге. И тогда белая власть объявила разбежавшихся дезертирами, которых следует карать по законам военного времени. дали малый срок на прибытие в места дислокации частей - в Ставрополь, а потом отправили карательный отряд, дабы показать трусам и разгильдяям мощь белой гвардии....
Каратели застали станицу врасплох: несколько десятков дезертиров взяли дома, за щами, и повели на погост, туда, где татары(или ещё скифы) насыпали большой курган, и где были уже установлены виселицы.
Мой прадед чудом ускользнул от карателей. Вернее не чудом, а смышлёностью старшего сына. Когда во двор вошли солдаты, Илья Калинович обедал, и поперхнулся борщом...
Однако тут же к нему бросился старшой, шести лет. И держа в ручке рваную обувку попросил:
- Деда, почини!
У Ильи была ранее поседевшая борода, он был кряжист и выглядел много старше своего возраста. Каратели решили - ребёнок врать не умеет, и ушли со двора. Илья Калинович убежал со двора, да не на хутор, где пахали землю и снимали урожай пшеницы. а на юрт. где был семейный выпас. и где в долине ручья Тамузлы были пещеры Каменные ворота. И где у семьи было давне убежище - землянка, прокопанная до пещер, с ручьём посреди каменного дна хода в землю, и с потаённым каменным залом, с отверстием в потолку, почему можно было жечь костёр....
Это было давнее потайное место, подаренное ещё деду Калины от аманата-татарина, коего он спас от кровников и с кем стал он кровным братом.
Но вечно сидеть под землёй не можно. Иногда надо помыться и переночевать дома. А ещё надо регулярно есть, ради чего Мария Ивановна, жена Ильи Калиновича, раз в три дня возила ему хлеб да кашу.
Это была не история, а предыстория.
А вот она история:
Раз Мария Ивановна собралась к мужу, собрала мешок, села на коня, но....
Слазь, - сказал ей старшой из солджеров, даже не тронув оружие. Она слезла с коня. Мешок был вскрыт, там нашёлся и хлеб, и крупа.
-К дезертиру? - -спокойно спросил старший, - а ну становись к стене хаты!
Мария Ивановна, 30-ти тогда лет, в серой юбке, кофте и с волосами, завязанными цветастым весёленьким платочком, в сапожках - холодно уже, встала у глинобитной стены.
Трое солдат стояли, ожидая команды...
И тут дети кинулись к мамке: Никита, Мотька и маленький Егорка. Старшой понял, что команду могут не исполнить и решил не усугублять. Но еду отцу надо было везти. И Мария Ивановна шепнула Никитке, чтобы он тащил мешок на юрт пешком. И пошёл Никитка пёхом. По улице сперва, потом по горушке, потом вниз, затем на следующую горушку, затем по снегу далее. Вернее, снега то не было, так, пыль.
Но ветер был холоден и когда но пробежал уж с полдороги, замёрз Никитка дюже.
И увидел он по пути плохое место: там камни стояли посреди степи в плоскогорье как будто хаты.
Заходить в эти каменные хаты было нельзя: и батька, и мамка, и ребята-сверстники, и постарше баяли, что в хатах этих каменных останавливаться нельзя. Там есть камень, тёплый на ощупь. Не дай бог на него присядешь - плохое будет: придут черти ночью в хату и заберут.Поэтому между этих самых хат Никитка пробежал как конь между огнями. И через версту был уже у батькиной землянки. На обратном пути Никитка замёрз и таки спрятался от ветра в каменных дебрях скал. Да и присел на тёплый камень. потом и скорчился на нём, чувствуя, что нет сил уже добраться до дому... Да и приспал пару часов...
После, камень был действительно тёплым, он добежал до дома и всё было бы хорошо. Но случилось другое...
Каратели из села ушли, папка возвратился домой, однако спустя два дня вдруг раздался стук в оконце.
- Илья, - звал кто-то шёпотом, Илья...
- Папа, не ходи, - попросил Никитка, но отец уже одевал кожух - в селе казаки решили восстать и отомстить за своих казнённых. Через сутки отца привезли в телеге - он был единственный убитый в атаке казаков на штаб белых в селе Сергиевке.
А через сорок лет родился я . И молодые родители привезли меня, дитя. в село Северное, казачью станицу, где уже не жил Никитка - дедушка Никита мой, он жил уж в Минеральных Водах, но живы были ещё старинные предания. и жива была ещё та основа казачьей жизни, которую не смогла потратить и советская власть. И две мировых войны не смогли потратить.
Потому и мне досталось рассказов о тех камнях. в кои нельзя ни заходить, ни тем более их касаться.